Четырнадцать лет было Марусе Попадченко, когда в её родной город — Харьков вошли немцы.
В осенний день, ненастный день окончилось её детство. Его растоптали немецкие сапоги, гремящие по мостовой советского города. Вдавили в грязь и пыль солнечное, улыбающееся детство советской девочки. В школу, в которую она ходила учиться, поместили немецких офицеров. В парке, по которому она бегала с подругами, гуляли надменные эсэсовцы, она боялась встречаться с ними и не ходила туда.
Но в один день маленькая белая карточка нашла её. Маленькая белая карточка вырвала её из родного дома, из родного города, с родины.
«Мы намерены отправить вас на работу в Германию», — гласила карточка, называя место, куда следовало явиться, чтобы узнать время от’езда.
Маленькая белая карточка обладала силой, которую не удалось преодолеть четырнадцатилетней Марусе. Мелким шрифтом было сделано примечание: «Неявка на вербовочный пункт наказывается законом».
Маруся знала, какие бывают у немцев наказания. Она явилась на вербовочный пункт.
Там она получила «рабочую карточку» — четыре странички. На карточке фотография с номером, повешенным на нее, — Маруся Попадченко перестала быть человеком и стала только номером. Оттиски пальцев — Маруся Попадченко перестала быть ребенком и становилась «преступником», которого преследовать и разыскивать заранее готовились немецкие власти.
На одиннадцати языках карточка предостерегала Марию Попадченко, что ей запрещено порицать немецкого хозяина, что в случае, если она это сделает, карточка потеряет свою силу, а она потеряет единственный документ, которым её снабдили. На одиннадцати языках карточку печатали не только для украинской Маруси. Её печатали для девочек из одиннадцати стран Европы, для всех тех стран, в которых господствуют немцы и откуда они берут рабочую силу.
А на русском языке отпечатано синей краской, специально для Маруси и её землячек, короткое примечание большими буквами, чтобы оно хорошо отчеканилось в памяти — что ей запрещено покидать рабскую казарму, что ей «разрешается выход из помещения единственно ради работы». Её посадили в эшелон, запломбировали вагон, чтобы ей или кому-нибудь из её друзей по несчастью не вздумалось случайно выскочить из поезда на ходу, искать спасения или смерти, которая освобождает от немецких лап.
И поехала Маруся в далекий Бранденбург, в трудовой лагерь, строящий полотно железной дороги. За тысячи, тысячи километров от родины, от Харькова, от близких.
В горькие долгие ночи, в тяжелые дни труда сверх сил текли горькие слезы жалобы и тоски. По сто раз она думала, что ей уже никогда не вернуться, что ей никогда не увидеть Харькова и семьи. Но она вернулась. Сжалилась над ней болезнь. Детские легкие начал точить туберкулез, обретенный на железнодорожном полотне, в непосильном труде, на мокрой земле. Душил её кашель, кровь выступала на губах. Она уже не могла рыть так быстро, как этого требовали, она уже не могла так работать, как этого хотели немецкие рабовладельцы. Её втиснули снова в вагон, переполненный людьми. Здесь были девочки, подростки, юноши, которых искалечила немецкая рабовладельческая военная машина и теперь выбросила их вон. Дети с оторванными машиной руками, ногами, ослепленные, потерявшие слух от побоев, умирающие от туберкулеза, сумасшедшие, страшные, замученные люди-призраки.
Немногие из них доехали. На каждой станции выбрасывали из поезда трупы умерших по дороге. В одном только Харькове из поезда было выброшено 60 мертвецов.
Но Маруся доехала.
Доплелась до своих. И скоро настал день, когда Маруся отдала свою рабскую карточку, символ позора и несчастья, в руки бойца Красной Армии, в руки одного из тех, кто принёс Харькову свободу и счастье. Счастьем блеснули темные глаза, и впервые за год Маруся улыбнулась детской улыбкой, казалось бы погасшей навсегда.
Маруся будет жить. Да, теперь она знает, что вернулась не напрасно. Приветствуя на улицах освободителей города, она широко вдыхает воздух города, в котором уже нет немцев.
Но там, в далеком Бранденбурге, в Саксонии, в Пруссии, остались ещё десятки и сотни тысяч девочек из Украины, России, Белоруссии. Нашлись письма у семей. Ужасно грустные, отчаянные письма, пришедшие с чужбины, от вывезенных.
«Подумайте, за столько тысяч километров от родины, от вас, от Харькова», — пишет Катя из-под Дрездена. Письмо её короткое, но в нем можно прочитать такую бездну тоски и несчастья, какую трудно вместить в человеческие слова.
«Мне скоро исполнится 19 лет, подумайте, как проходит моя юность», — пишет Катя своим близким.
«Мы живем в бараке, окруженном решеткой».
Они жили на Украине, ходили в школу, учились, работали, веселились, любили. А теперь — барак, окруженный решеткой, оттиски пальцев на карточке, каторжная работа с утра до вечера, кругом ненавистные лица врагов, хриплый крик врагов, беспощадный приказ врагов.
Ещё одну встретили красноармейцы в Харькове — девочку на костылях, которая тоже была в Германии. Она работала у немецкого кулака. Её бил хозяин, била хозяйка. Заплатили за неё пятнадцать марок — подумайте, столько стоила украинская девушка, — и хотели получить свои марки во сто крат. Тело рабыни покрыли раны, язвы, которые не заживали. Хозяин отослал её вон — с костылями она вернулась домой.
Вернулись единицы. Сотни тысяч ещё там — в бараках, за решеткой, в имениях, где они сидят в хлеву, в сене.
Запомните, товарищи, запомните хорошенько карточку Марии Попадченко. Такие карточки, такие номера на груди носят тысячи наших девушек и юношей. Запомните хорошо — за каждую рабскую карточку, за каждый номер на груди мы должны потребовать от немцев расплаты. Во сто крат более грозной, более суровой, чем та, которую мы взяли с них под Сталинградом, чем та, которую мы берем с них, освобождая города и сёла советской земли.
// Ванда Василевская.
В Прибалтике, в которой сейчас чтят ССовцев, и льют помои на Россию и СССР, что "не дали им пить баварское", уничтожив фашизм, было то же самое, всё забыли, амнезия у них, а скорее атрофия совести, и чести, предавшие предков, как и манкурты из "вна".
СТОКГОЛЬМ, 28 февраля. (ТАСС). Гитлеровские газеты посвящают много статей «тотальной мобилизации» в оккупированных странах. Эти статьи дают представление о масштабах предстоящего нового ограбления немцами этих стран и о зверских методах, с помощью которых гитлеровцы намерены выкачивать из этих стран материальные и людские ресурсы.
Газета «Каунер цейтунг» сообщает, что на-днях в столице оккупированной немцами Литовской ССР — Каунасе состоялось совещание гитлеровских «сельскохозяйственных руководителей», полицейских начальников и прочих представителей оккупационных властей, на котором обсуждались вопросы мобилизации трудовых и материальных ресурсов Литвы для нужд германской армии. Выступивший на этом совещании гитлеровский «областной комиссар» заявил, что события на Восточном фронте «приближаются к кульминационной точке», и в связи с этим выдвинул требования, которые должны быть пред’явлены к каждому жителю. Эти требования, по заявлению гитлеровского чиновника, состоят в том, чтобы «заставить каждого литовца работать только на германскую армию, а также «добиться планомерного осуществления поставок». Однако, судя по признанию «областного комиссара», население оказывает мероприятиям гитлеровцев ожесточённое сопротивление. «Выполнение поставок, — заявил он, — резко отстаёт от намёток, что является признаком роста влияния злонамеренных элементов. Придётся прибегнуть к самым жестоким мероприятиям, так как добром против ворчунов, сеющих всякие слухи, ничего не сделаешь».
С яростными угрозами по адресу литовских крестьян выступил также областной «сельскохозяйственный руководитель» Гохман. Он заявил, что «нерадивых крестьян ожидает строгое наказание, которое будет состоять в конфискации и отправке в Германию всех обнаруженных запасов хлеба, кормов и других сельскохозяйственных продуктов и конфискации всего двора».
На этом же совещании отмечалось, что происходит массовое уклонение населения от трудовой повинности, хотя оккупационными властями изданы новые постановления о значительно более строгих наказаниях за уклонение от работы.
Ожесточённое сопротивление об’явленной гитлеровцами «тотальной мобилизации» оказывает население Польши. Как сообщает газета «Линманштедтер цейтунг», гитлеровский «окружной руководитель» в Лодзи Вайблер в своей речи призывал представителей оккупационных властей «энергичнее воздействовать на все проявления жизни, помня, что немцев окружают чуждые им народности». «Мягкого обращения, — сказал Вайблер, — поляки не поймут. Не нужно давать им никакого снисхождения». Вайблер предупредил всех представителей оккупационных властей, что их нынешнее пребывание на вверенных им постах является временным. Оно служит «проверкой их твёрдости». Каждый, кто не сумеет проявить «достаточной твёрдости» при мобилизации материальных ценностей и людских ресурсов, будет сниматься с поста.
Источник: «Правда» №60, 1 марта 1943 года
PS Похожая судьба была и у моей покойной мамы, только ей было 3 годика, когда всё село, было угнано фашистами в рабство. За то что ночью, в село зашёл солдат из окружённых, попросить продуктов. Группа сапёров, которые выполнили приказ задержать немцев, и потом взорвать мост, но сами остались "на другом берегу", к своим пробивалась. Трое в лесу остались ждать, один зашёл в село, это его село было. И какая то падла бандеровская "сдала", через несколько часов там была сотня карателей. Те что были в лесу, сумели уйти. Отбивать друга, было бесполезно, втроём с трёхлинейками и почти без патронов.
